Он возвращает мегаполисам человеческое лицо

В Петербург по инициативе института фонда «Про Арте» и Датского института культуры приехал Ян Гейл, имеющий репутацию самого человечного архитектора планеты, и прочел открытую лекцию в рамках проекта «Слушая архитектуру, сочиняя пространства», поддержанного Евросоюзом. 50 лет назад Ян Гейл задумал превратить родной Копенгаген из города для машин в город для людей. И превратил. Обозревателю «Фонтанки» гость рассказал о том, как под его руководством «копенгагинезацию» проходят Нью-Йорк и Мехико, и что надо сделать в Петербурге, чтобы в нем стало хорошо людям.

- Что случилось с Копенгагеном за последние 50 лет?

- Копенгаген  - первый город в мире, который стал что-то делать с наплывом автомобилей. Полвека назад мы стали закрывать центральные улицы для движения и продолжаем это делать до сих пор. Сейчас вы можете пройти пешком по пешеходным улицам из одного конца города в другой. Кроме того, на улицах, где раньше было четыре ряда движения, сейчас только два, зато по бокам высажены деревья. Одновременно мы все более развиваем инфраструктуру для велосипедов. Ездить на велосипеде у нас все более и более безопасно. Благодаря всему этому в Копенгагене вы никогда не увидите автомобильную пробку, вы без проблем можете проехать на машине в любой конец города в любое время суток. Поэтому и возникло слово «копенгагинезация», обозначающее подобные процессы, происходящие сейчас во многих местах мира.

- Как и в связи с чем вам в голову пришла идея «копенгагинезации»?

- Дело было в 1960-е годы, мы с женой, которая по профессии социолог, много разговаривали на темы, объединяющие архитектуру и социологию, - о том, как развивать городское строительство, чтобы жизнь при этом становилась все лучше, комфортнее. Кроме того, у меня появилась одна работа: однажды к нам в офис пришел клиент, который заказал проект «такого места, где людям было бы хорошо».

- Но это ведь неестественно, когда заказчик приходит к архитектору и говорит подобные вещи?

- Да, это неестественно. Но это очень красивая история, он был глубоко верующим христианином. Я помню, какая паника была у нас в офисе после его прихода: никто не знал, что значит «хорошо для людей». Но именно эта задача стала для меня отправной точкой для начала долгой серии исследований того, как люди ведут себя в городах в разных ситуациях. Позже я написал книгу «Города для людей», в которой рассказал, как должны быть устроены города, чтобы людям в них было хорошо. Дело в том, что в течение многих веков это искусство передавалось из поколения в поколение, а потом люди все это выбросили на помойку и сказали, что теперь все должно быть по-новому. Сейчас нам приходится восстанавливать это искусство, снова учить ему.

- Почему именно сейчас наступило время для этого?

- Для нас стали важны несколько вещей. Во-первых, экология: мы должны стать более ответственными. Во-вторых, здоровье: мы должны строить так, чтобы люди двигались вместо того, чтобы сидеть. В-третьих, люди стали все больше и больше задумываться о качестве жизни: сначала вы счастливы просто оттого, что у вас есть крыша над головой, но когда она у вас есть в течение двадцати лет, вы начинаете думать о том, чего еще вам не хватает. Вы смотрите в окно - и видите парковку и спрашиваете себя: «Разве это лучшее, что могло случиться со мной и моей семьей?» Люди к тому же много путешествуют по разным местам, приезжают домой и хотят, чтобы у них было не хуже, чем где-то еще.

- Так и что все-таки хорошо для человека?

- В моей книге, которая выходит в России в мае этого года, целая большая глава посвящена человеческому телу и человеческим чувствам. Хороший город - это город, который отвечает нашим биологическим потребностям. Мы должны ходить, медленно двигаться. Для того, чтобы быть интересными друг другу, мы должны находиться близко друг от друга. Узкие улицы дают много больше пищи для души, чем широкие.

- То есть все эти футуристические города, мегаполисы будущего не способны сделать человека счастливым?

- Я верю, что город должен быть соразмерен человеку. Те места, где мы чувствуем себя, как дома, – Венеция или просто небольшая уютная деревня – они все небольшого масштаба. А когда человек оказывается в огромном городе, он чувствует, как город его подавляет, словно говоря: «Я большой – ты маленький».

- Вы сказали, что будете работать над урбанистической концепцией Москвы. Неужели ее можно сделать городом для людей?

- Если бы вас спросили, возможно ли было Нью-Йорк как-то изменить в этом направлении, что бы вы ответили?

- Сказала бы, что это невозможно.

- Так съездите туда и посмотрите, что случилось в Нью-Йорке за четыре года, с тех пор, как мы начали там работать.

- И как вы видите Москву будущего? Городом велосипедов?

- Я не хотел бы говорить о том, что там будет. Я не люблю говорить до того, как начну работать. Я был там несколько раз и кое-что увидел. Я работал в Нью-Йорке, Лондоне, Сиднее, Мехико. В Лондоне, например, вся наша работа осталась в комитетах и на бумаге — они ничего не стали менять. А вот в Нью-Йорке или Мельбурне они все сделали очень быстро.

- Я знаю, что вы не любите делать быстрых выводов, но все-таки спрошу вас о том, какие эмоции вызвал у вас Петербург?

- Тут две главные эмоции. Во-первых, я очень много слышал про Петербург, когда был еще студентом. Мы изучали планирование городов, и нам много рассказывали о том, как строился Петербург. Он довольно важное место занимает в истории градостроительства и архитектуры. И, конечно, оказаться здесь - это фантастика. Вторая эмоция состоит в том, что у всех восточноевропейских стран сложился довольно поздний роман с автомобилем. До падения социалистического режима люди не могли позволить себе машину, а потом вдруг машины стали наступать, как цунами. В таких условиях очень сложно иметь высокое качество жизни в городе – что в Чехии, что в Румынии, что в Петербурге. Хотя здесь, кстати, не так плохо, как в Москве. У вас улицы пошире. Но вам, конечно, нужно вводить плату за парковку. Каждое утро, когда вы просыпаетесь, становится еще немного хуже, чем вчера. В Копенгагене в течение последних 50 лет каждое утро становится немного лучше.

- Для нас проблема не только в машинах, в конце концов это не необратимый процесс. У нас разрушаются старые здания и строятся новые, которые многим не нравятся.

- Я знаю, что хороший современный архитектор может добавить что-то практически в любой контекст. Но тупые шовинистские архитекторы могут испортить практически любое место в мире, даже если они не строят слишком высоко. Вы же не можете сказать, что опера – это плохо. Опера – это прекрасно, просто есть хорошие и плохие исполнители, и то же самое относится и к искусству, и к архитектуре. Работа в таком требовательном окружении, как у вас, – всегда вызов, и остается только надеяться, что этим занимаются хорошие парни.

- И что с этим делать? Вот мне не нравится, а кому-то в правительстве нравится. Критерии хорошей архитектуры — они ведь, в принципе, отсутствуют, это же только интуитивно можно почувствовать?

- Да, верно, критериев нет. Но можно сделать то, что у нас называется «городским регламентом». Высота должна быть не выше определенной, крыши не должны резко выделяться из крыш соседних зданий, можно использовать только определенные цвета, а, скажем, кричащий желтый использовать нельзя, и так далее. Хороший архитектор сам определит для себя эти рамки. Хотя всегда найдется парень вроде Фрэнка Гери, который скажет: «Я не занимаюсь контекстом. Вам так повезло, что я еду к вам со своим зданием, и не надо ни о чем меня спрашивать». Есть такие вот высокомерные архитекторы, которые мне лично не нравятся.

- А к Рему Колхасу у вас такое же отношение? Он делал несколько больших проектов для Петербурга, ни один пока не реализован.

- Я веду сейчас с ним ожесточенные бои в Копенгагене. Я занимаюсь там генеральным планом, а он строит здание. Многие большие архитекторы совершенно несовместимы со мной, но от работы с другими, скажем, с Ричардом Роджерсом, у меня остались прекрасные воспоминания. Рем Колхас не относится к последним, но я думаю, что с тем зданием, которое он строит сейчас в Копенгагене, мы в итоге придем к чему-то приемлемому.

- В Копенгагене живет Бьярке Ингельс, архитектор, выпустивший не так давно книгу «Yes is more» - теорию эволюции в архитектуре на примере собственных проектов. Вы с ним знакомы?

- Я люблю его, это мой друг. Я думаю, он будет одним из лучших архитекторов XXI века. Мы много работаем вместе. Он очень внимательно слушал все, что я годами ему говорил, и его здания становятся лучше и лучше. Он не какой-нибудь высокомерный фрик. Он талантливый и совершенно непредсказуемый молодой архитектор.

Мария Элькина, «Фонтанка.ру»