В 1989 году мы с друзьями организовали Петербургскую классическую гимназию. Преследовали по преимуществу прагматические цели: хотели, чтобы наши дети учились много, трудно, при сильной конкуренции одноклассников. А учили бы их не профессиональные педагоги, а наши приятели и сверстники - настоящие латинисты, физики, биологи. Школа существует до сих пор, считается одной из лучших в Петербурге. На обоих петербургских митингах поразило обилие выпускников и учителей гимназии. Причем учителей моего поколения – семидесятников. А выпускников первых выпусков, тех, кому сейчас 30 – 35 лет.
Мои сверстники – поколение Путина, Полтавченко, Чубайса, Ковальчука. Только те вступили в партию, защитились или пошли служить в КГБ. А мы – остались изгоями в брежневском СССР, сознательно стремились к периферии; по принципу - не жди, не бойся, не проси. Интеллигенты в стоптанных башмаках, читатели Солженицына, Амальрика, «Хроники текущих событий», завсегдатаи «Сайгона». Мы провели в позднем, умирающем, СССР юность, молодость, большую часть зрелости. Вышли на площади в конце 1980-х. Получили возможность читать того же Солженицына не тайно, а открыто. И в общем, больше ничего. В сорок лет (столько нам стукнуло в 1991-м) сложно начинать новую жизнь.
Настоящие дивиденды от перестройки получили ребята помоложе – 1960 – 1970-х годов рождения, сверстники Дмитрия Медведева, Михаила Прохорова, Олега Тинькова. Они выросли в советской серости и взяли реванш. Бизнесмены, адвокаты, бандиты: они начинали жизнь в стране, где деньги валялись на улице: подними и возьми. Нельзя было отвлекаться. В политику ушли худшие, лучшие делали состояния с нуля.
Митинг на Пионерской организовывали и сделали массовым люди 1980-х годов рождения – поколение 2000-х - читатели «Афиши» и «Большого города», пользователи айфонов и айпадов, посетители «Мишки», «Продуктов», «Стирки» и других хипстерских баров. Хорошо образованные, не помнящие по-настоящему ни Горбачева, ни Ельцина. Они выросли при Путине и прожили относительно счастливую юность в стране, где квалификация в цене.
Но вот они споткнулись: перед ними проблема точно такая же, которая стояла перед родителями. Ведь при Брежневе с голода тоже никто не умирал, жили по советским меркам неплохо. Повестка дня поколения «тучных годов» определена за них и без них на много лет вперед, как в свое время у их отцов.
Леонид Ильич правил 18 лет, Владимир Владимирович готовится к 24 годам руководства Россией.
При позднем Путине, как и при позднем Брежневе, есть два пути: пытаться встроиться в систему («Наши», Академия государственной службы, ФСБ, крупная госкомпания) или выбрать путь абсентеизма: валить за границу, стать дауншифтером, пытаться найти «экологическую нишу» на рынке рабочей силы.
«Отцы»-семидесятники собирались на огромные перестроечные митинги из соображений отчасти эстетических: смотреть всю жизнь на одни и те же рожи стало невыносимо. Привычка протестовать - тайно при Брежневе, явно при Горбачеве, Ельцине, Путине - сделала семидесятников завсегдатаями всех протестных сборищ – от защиты Ленсовета в 1991-м до борьбы с Газоскребом в 2011-м. Нас становилось все меньше, наши лица примелькались; бородатые, небогатые, пожилые инженеры, что называется, «демшиза».
И вот пришла смена. Видеть улучшенное ботексом лицо Путина, с его неизбежными Сечиными, Зубковыми, Полтавченко так же безрадостно, как и жить при Брежневе. И отцы, и дети вышли на площадь в это воскресенье.
Такая рифма в русской истории уже наблюдалась: идеалисты 1840-х – сверстники Александра Герцена, Ивана Тургенева, Николая Некрасова - и их дети-народники – Перовские, Желябовы, Фигнер.
Если на пути реки встает плотина, вода находит новое русло. Новую повестку дня неизбежно, и чем раньше, тем лучше, станут диктовать молодые.
Видеть и слышать их на Пионерской – одно удовольствие.
Лев Лурье