Когда Ульяна Лопаткина два года назад станцевала Кармен на однократных гастролях в Большом театре, довольны были не все. Интернет пестрел сравнениями ее с Плисецкой и утверждениями, что Лопаткина «не такая» и всё делает «не так». Спору нет, Лопаткина на Плисецкую не похожа, а Плисецкая неподражаема, причем в самом прямом смысле: повторить ее не может никто, а все попытки подражать заведомо обречены на неудачу.
Но Лопаткина и не подражает: внутри «Кармен-сюиты» она выстраивает свой, совершенно невероятный сюжет – невероятный именно потому, что мы не можем не вспоминать, что делала там ослепительная, гениальная Плисецкая. Это было больше, чем просто спектакль: в 60-е годы для Плисецкой и для всех, кто видел ее в этой роли, «Кармен-сюита» была выражением свободы – свободы дерзкой, упоительной и торжествующей. Свобода была во всем: и в хореографии, и в костюмах, и в вызывающей сексуальности, и в том, что балет был поставлен иностранцем, и в том, что спектакль этот вообще шел и Майя его танцевала, несмотря на истерики министра культуры Фурцевой.
Прошло почти полвека; сменилось несколько балетных поколений и несколько зрительских, сменилась эпоха и, между прочим, политический строй. За это время мы много что получили в пользование: то, что тогда ошеломляло и опьяняло, стало вполне обыденным.
Нарушение классического канона? – Но в Мариинском театре идет Форсайт. Костюмы? – Теперь они кажутся вполне традиционными и благопристойными. Сотрудничество с Западом? – Да пожалуйста, хоть Opèra de Paris, хоть New York City Ballet. Открытая сексуальность? – Да не такое видели. И с идеей свободы всё это больше не связано.
Спектакль Лопаткиной вовсе не о том, что захватывало всех в 60-е годы. И никакого насилия над «Кармен-сюитой» здесь нет, и не случайно сама Плисецкая так способствовала нынешнему восстановлению балета в репертуаре Большого театра и благословила его перенос в Мариинский. Из личного ее спектакля это восстановление превращает «Кармен-сюиту» в балет наследия, готовый впустить в себя новых, других исполнителей и воспринять новые, другие смыслы. Что и является принципом и условием существования балетной классики (впрочем, на Западе монополии на «Кармен-сюиту» не было и раньше – там ее танцевала Алисия Алонсо, и не только она).
О чем же спектакль Лопаткиной? Идея свободы в нем перевернута: какая уж тут свобода – тут, наоборот, трагедия несвободы, и именно попытка эту несвободу преодолеть приводит к роковому концу. Созданный ею образ восходит к совсем другим корням: у нее Кармен – из породы бесстрастных губительниц, зомбированных злом, – есть такой архетип в мировой культуре. Естественно, что тут всё другое: то, что у Плисецкой было женским жаром, у нее становится техникой гибельного обольщения, колдовским ритуалом сначала с одной (Хосе), а затем со второй (Тореадор) жертвой.
Однако это отнюдь не всё: будь только так, Кармен не стала бы подлинной героиней балета, ведь не героиня же Сирена из «Блудного сына», она лишь персонаж, лишенный собственной жизни и собственной драмы. Но у Лопаткиной весь смысл именно в драме Кармен, и эта драма в том, что она все-таки полюбила – вопреки этой своей не совсем человеческой и совсем не свободной природе.
Лопаткина четко отмечает этот миг: любовь зарождается, а живое и подлинно женское просыпается в ней в первом дуэте с Хосе, ближе к концу, когда она вдруг взглядывает ему в лицо. И второй дуэт с Хосе – совсем другой: в нем появляется женская подлинность, и нежность, и кантилена. А любовного пыла, как у Плисецкой, и вправду нет. И мужское соперничество у Лопаткиной в судьбе Кармен роли не играет.
Внутренняя свобода Кармен – Плисецкой была несовместима с миром вокруг нее. Любовная метаморфоза Кармен – Лопаткиной несовместима с миром внутри нее: с фатальной ее подвластностью силам зла. Полюбив сама, она нарушает свое предназначение губительницы – расплата должна наступить, и следующая за любовным дуэтом сцена с четырьмя стульями читается здесь как некий суд, на котором выносится приговор. То, что в последнем эпизоде Кармен снова вступает в свое амплуа Сирены, не спасает. И смертельно раненая, она на несколько финальных мгновений возвращается к своему человеческому облику – облику любви – и умирает в нем.
Вот такой получился спектакль; не возьмусь судить, продуман ли балериной такой сюжет или он сложился сам собой, но описанная трактовка высвечена явственно. Добавим, что одним из главных качеств танца Лопаткиной в «Кармен-сюите» становится изощренная музыкальность, особо острое взаимодействие движения с музыкой. Спектакль у Лопаткиной получился мощный. И в том-то и смысл, что совсем другой: Лопаткина вписала в его историю совсем новую страницу и вдохнула в него новую жизнь. Так что теперь «Кармен-сюита» будет жить в репертуаре Мариинского театра.
Говоря о других исполнителях, упомянем выразительную Александру Иосифиди (Рок) и отметим «драйв» в исполнении неглавной партии Коррехидора Дмитрием Пыхачовым.
Инна Скляревская
«Фонтанка.ру»
Фото: Наташа Разина/ пресс-служба Мариинского театра
О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»