Что стало бы с Маргаритой Готье, если бы не туберкулез? Ну, хорошо, не с Маргаритой – «дама с камелиями» была особой в высшей степени чувствительной, так что выйти на пенсию в блеске славы ей, пожалуй, не удалось бы. Но с кем-нибудь из ее многочисленных коллег – на закате карьеры? И не в середине, а в конце позапрошлого века? В новом фильме «Шери» («Cheri») режиссер Стивен Фрирз лишь делает вид, будто живо интересуется этим вопросом.
Успешная «травиата», парижская куртизанка Леа де Лонваль (Мишель Пфайффер), собирается на заслуженный отдых. Дабы в долгожданном одиночестве насладиться заработанными покоем, комфортом, доходами от нефтяных акций и прочими маленькими радостями жизни. Ее менее удачливая товарка (Кэти Бэйтс) тяготится присутствием 19-летнего сына-оболтуса («Шери» – то бишь «дорогуша», а быть может, и «лапуля», на худой конец, «зайчик», – это именно он). Дитя много пьет, спит со всеми без разбора и выглядит бледненьким. Добросердечная тетя Леа приходит на помощь и увозит зайчика на летние вакации в свой дом в Нормандии. Случившийся роман, произрастающий, кажется, от одного лишь переизбытка бесхозной нежности с одной стороны и нехватки материнской ласки с другой, под нежарким нормандским солнцем выглядит умиротворяюще. Каникулы продолжаются шесть лет.
А потом мамаше юного героя взбредает в голову его женить. Сказано – сделано. И Леа ничего не остается, как проявить ту самую женскую мудрость, обладание которой все за ней в один голос признают. Молодые супруги едут в свадебное путешествие, но Шери не в силах забыть Леа; Леа уезжает в Биарриц, заводит молодого любовника, но не может забыть Шери; все возвращаются в Париж, Шери предается тоске в дорогих ресторанах и опиумных притонах, Леа просто предается тоске. Шери бросает жену, возвращается к Леа, но на месте бывшей возлюбленной обнаруживает немолодую усталую женщину, покидает Леа, возвращается к жене. И если вы всё еще ждете, когда же, три тысячи чертей, начнется какая-нибудь история, не ждите: она уже закончилась. Дальше – только короткий словесный эпилог, который, по идее, мог бы дать ключ ко всему повествованию, если бы только Стивен Фрирз знал, что делать с такими ключами.
Лента, снятая по мотивам романа Колетт (знавшей толк не только в подобных сюжетах, но и в том, что у Фрирза отсутствует напрочь, а именно – в мотивациях), называется «Шери». Но Руперт Френд, чье капризное обаяние тут весьма уместно, мог бы не трудиться (да он так и делает), – этот фильм не про его героя. И даже не про героиню Мишель Пфайффер. А она, между тем, прекрасна. К ее пятидесяти годам ярко-голубой цвет глаз ничуть не потускнел, светло-пепельный цвет волос вполне восстановим. Она могла бы играть. Да, собственно, всё, что в «Шери» могло оказаться достойным ее игры, она уже играла. И даже сверх того. Ее героини страстно любили, идя наперекор общественной морали, и отрекались от любви – и просто так, и во имя (вспомним хотя бы «Век невинности» Скорсезе или «Опасные связи» того же Фрирза), переживали процесс увядания – горше, чем ведьме в «Золотой пыли», уже не будет, а характера сложнее, чем в «Белом олеандре», Пфайффер, вероятно, долго не дождаться. И Женщиной-кошкой (а без этих оборотнических навыков куртизанке начала прошлого века пришлось бы туго) она уже была. Теперь «кошка» перешла в ранг «кугуара» (то бишь пумы) – именно так в Америке именуют зрелых дам, заводящих романы с молодыми людьми. Трудно ли Мишель Пфайффер сыграть кугуаршу? Да она просто прищурит божественный левый глаз и распушит кисточку на хвосте.
Беда в том, что в фильме Фрирза ничего этого не надо: ни играть сложный характер, ни пугать провинциальную (то есть не принадлежащую к парижскому свету) публику волнующими соблазнами старинного разврата, ни убеждать в нечеловеческой силе любовных переживаний. В недавней фрирзовской «Королеве» героиня Хелен Миррен с большим чувством смотрела на лесного оленя, чем Мишель Пфайффер – на принимающего картинные позы партнера. Ей нет смысла даже попросту блистать красотой – на фоне фотографий реальных дам полусвета той поры (их Фрирз исправно вставляет в кадр) изысканная прелесть «леди-ястреба» 1980-х выглядит очевидным анахронизмом.
В любовной сцене (которая по идее должна хоть чего-нибудь да стоить – народ ведь собрался на всамделишную куртизанку поглазеть) тела актеров служат не более чем дополнением к кровати эпохи модерн, а их движения время от времени мешают разглядеть визуальную доминанту кадра – спинку кровати. Потому что они – всего лишь обнажены и банальны, зато она – произведение искусства. В режиссере умер антиквар – подробность и несколько болезненная нежность к предметам материального мира в «Шери» несравненна. И хорошо, что умер – всей этой мебели, сервизам и картинам не нужны владельцы, вещи не просто пережили, они вытеснили хозяев из дома. «Декоратор» Фрирз лишил жизни и тех, и других. Мишель Пфайффер в кадре только потому, что у нее имеются в наличии голубые глаза, пригодные для нечеловечески прекрасной шляпки и вуали соответствующего тона. Если в «Шери» есть какая-то эстетическая ценность, то лишь в этом: нежно-голубой, бирюзовый, сизый, лавандовый, светло-сиреневый, цвет лососины, цвет бедра испуганной нимфы, цвет парнасской розы, бланжевый, парижская синь – в фильме Фрирза эпоха окрашена в изысканные оттенки цветов. Цветов реально существовавших и реально использовавшихся – тогда, на заре прошлого века.
Фантастическому буйству красок в «Аватаре» на самом деле есть, что противопоставить, – ту утонченность эстетического восприятия, которой обладали когда-то свидетели «прекрасной эпохи». Леа смотрит на Шери – тонкий силуэт на фоне беседки в волшебном розовом саду, который каждого сделает импрессионистом. Кто-то кого-то любит, кто-то кого-то покинет, кто-то состарится, кто-то умрет. Женщина-кошка просто потускнеет, пережив роковое расставание (у кошки ведь девять жизней), а вот эпоха навсегда утратит свои цвета.
Лилия Шитенбург
«Фонтанка.ру»
Фото и видео: Bill Kenwright Films
Смотреть в Доме кино, «Пике», «Мираже-синема» в Озерках, «Художественном»
О новостях кино и новинках проката читайте в рубрике «Кино»