105 лет назад, 9(22) января 1905 года, в Санкт-Петербурге произошли события, изменившие историю России. Уроки Кровавого воскресенья стоит вспомнить сегодня не только властям, но и всем общественно активным гражданам страны, начиная от лидеров профсоюзов, включая активистов различных политических партий, от лояльных Кремлю до, почти уничтоженных, оппозиционных, да и вообще, всем россиянам, готовым, если таковые найдутся, идти с мирными требованиями на Красную площадь или к Смольному, например.
Созданное в октябре 1903 года «Общество русских фабричных и заводских рабочих» (в дальнейшем – «Общество», прим.автора), которое возглавил священник пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, первоначально выглядело, с точки зрения властей, вполне невинно. Члены «Общества» собирались в «отделы» для отдыха, для беседы о своих нуждах, для нахождения средств взаимопомощи. Читали книги и газеты, в основном, «Наши Дни» и «Нашу Жизнь». Пили чай. Устраивали платные музыкальные и танцевальные вечера. Однако со второй половины 1904 года, после смерти министра внутренних дел Плеве, русское общество зашевелилось, и это не могло не сказаться на деятельности «Общества русских фабричных и заводских рабочих». В этом, достаточно закрытом от публики, в частности, интеллигенции, образовании стали активно обсуждаться экономические и политические проблемы рабочих Петербурга. Трудно сейчас понять, почему власти разрешили создание этой структуры и почему не запретили ее, когда ситуация начала выходить из-под контроля. Может быть, в этом и была самая главная ошибка Николая Второго. Однако к январю 1905 года только в Петербурге было создано 10 отделов «Общества» и 1 отдел в Колпино. Они объединяли тысячи рабочих и членов их семей.
27 декабря были уволены несколько рабочих на Путиловском заводе. 28 декабря на собрании представителей всех отделений «Общества» (280 человек) было принято решение «выступить на более широкую арену деятельности». 29 декабря делегация из 4-х человек от «Общества» явилась к директору Путиловского завода и потребовала восстановления на работе уволенных рабочих. Такие же делегации были отправлены и к петербургскому градоначальнику и к старшему фабричному инспектору. Эти ходатайства успеха не имели. (Еще один хороший урок власти, которая не желает слышать своих граждан). 3 января Путиловский завод встал, и его рабочие выдвинули уже целый ряд экономических требований: восьмичасовой рабочий день, увеличение заработной платы и т.д. Путиловцев поддержали рабочие других заводов, и 4-го января было принято решение об общегородской забастовке. Через три дня в ней приняло участие уже до 140 000 рабочих Петербурга. Георгий Гапон в эти дни ездил из одного отдела «Общества» в другой и произносил пламенные речи, агитируя за забастовку. Его выступления собирали толпы, которые стояли в очередях на улице, надеясь попасть в помещения отделений «Общества».
Надо отметить, что Георгий Гапон, в молодости подпавший под влияние учения Льва Толстого, предпринял определенные меры для того, чтобы направить в мирное русло акции протеста петербургских рабочих. 7 и 8 января он написал письма царю и министру внутренних дел Святополк-Мирскому с предупреждением о готовящемся мирном шествии рабочих, а также встретился с министром юстиции Муравьевым, убеждая его принять все меры к тому, чтобы шествие это не окончилось трагически. И эти меры остались без внимания властей. (Еще один урок власти). Неуслышанной оказалась и группа интеллигенции, которая также обратилась к властям с призывом допустить делегацию рабочих для встречи с царем.
Как вспоминают свидетели событий, на одном из таких собраний в Василеостровском отделении «Общества», председатель отделения задал рабочим вопрос: «А, что, товарищи, если государь нас не примет и не захочет прочесть нашей петиции, чем мы ответим на это?» Тогда точно из одной груди вырвался могучий потрясающий крик: «Нет тогда у нас царя!..»
Любопытно отметить, что в петиции, которую рабочие подготовили для царя, были, в частности, такие строки: «Взгляни без гнева, внимательно, на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, Государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею».
9-го января ранним утром ото всех отделений «Общества» (рабочим Колпино пришлось двинуться в путь уже в 6 часов утра) в сторону Дворцовой площади направились тысячи людей. Они несли иконы, хоругви, кресты, белые флаги (красные рабочие сами запретили) и портреты царя. Первое столкновение произошло возле Нарвских ворот. Во главе этого шествия шел Георгий Гапон. В кармане у него лежала петиция к царю. Вот как описывает события свидетель: «Когда голова шествия приближалась уже к Нарвским воротам, из-за ворот, прямо на толпу, карьером понесся отряд конницы. Он прорвал шеренги первых рядов, но быстро повернул назад и отъехал в сторону, открывая стоявшую на мостике пехоту. Толпа пришла в замешательство. Но первые ряды сейчас же сомкнулись, взялись за руки и с пением мужественно двинулись вперед. Раздался сигнальный рожок, обезумевшие, ничего не понимающие, псковские солдаты дали залп. Помощник пристава крикнул: «Что вы делаете! Как можно стрелять в крестный ход и портрет царя?!», но через минуту упал мертвым. Солдаты продолжали стрельбу пачками, беглым огнем. Убиты были старики, несшие царские портреты, и мальчик, несший церковный фонарь. Ужасные крики неслись из толпы…»
Так же, или менее жестоко, встречали рабочих в других районах Петербурга. С Петербургской стороны и с Васильевского острова никто не смог дойти до Дворцовой площади.
«На Дворцовой площади, как вспоминает современник, была масса войск, конницы и пехоты. Дворец был окружен пушками. Толпы народа теснились здесь к решетке Александровского сада с одной стороны, к зданию Генерального штаба, вплоть до арки, с другой. На ветках деревьев Александровского сада сидели взобравшиеся туда мальчуганы. В саду, пользуясь редким солнечным днем, играли дети, каталась на коньках беспечная молодежь. Народ терпеливо ждал появления царя. Между рабочими шли тихие разговоры. Тут были лучшие, самые мужественные из них, добравшиеся сюда через все преграды. Около 2 часов жандармерия прошлась по Александровскому саду и, небрежно приказав некоторым группам расходиться, заперла все входы и выходы сада, оставив там публику. Толпа начинала между тем волноваться: с окраин приходили известия о расстрелах. Но рабочие упорно ждали царя. К рабочим, стоящим у цтаба, а это была группа колпинцев, подошел офицер с предупреждением, что будут стрелять. Ему ответили: «Стреляйте! Мы пришли искать правду». Вскоре из группы пеших войск, занимавших середину площади, выделилась рота Преображенского полка с офицером и выстроилась в две шеренги против Александровского сада. Публика смотрела с недоумением. Заиграл горнист. Наступила тишина. Все переглядывались. Горнист заиграл еще раз и послышалась команда: «Целься!» Первый ряд преображенцев опустился на колени и взял на прицел. Раздался залп – в народ, стоящий у сада, и прямо в сад, в любопытных и играющих детей. Толпа замерла. Некоторые подумали, что залп холостой. Но кругом на площади и за решеткой сада валились убитые и раненые. С деревьев, как подстреленные воробьи, посыпались мальчуганы. Кто-то громко застонал. Часть толпы вдруг скорчилась, согнулась и побежала в сторону. Солдаты сделали полуоборот вправо и дали залп по направлению к Адмиралтейству и к Дворцовому мосту. Потом полуоборот влево – и залп по направлению к штабу, в убегающую толпу…»
Любопытно еще одно свидетельство очевидца. «Небывалое, невиданное зрелище представлял собою в этот день Петербург… И народ, и войска были в это время в каком-то неистовстве. На Полицейском мосту вновь и вновь раздавались залпы пехоты: вдоль по Невскому, в ту и другую сторону, в обе стороны по набережной Мойки и даже на лед ее, куда прыгали, спасаясь от пуль, обезумевшие люди. Стреляли и в момент затишья, в небольшую кучку людей, прижавшуюся к дому Строганова, и в толпу, бросавшую камни вслед проезжавшему офицеру. Народ находился здесь в это время в состоянии какого-то трагического разгула. Шиканье, гоготанье, свистки, яростные ругательства войскам неслись со всех сторон. На льду Мойки плясало несколько подростков. Мальчишки кричали «Урра, победители… Урра!» и с хохотом бежали вслед за проезжавшим конным отрядом. Даже выстрелы встречались теперь смехом, руганью и издевательствами. Некоторые, распахивая пальто, подставляли грудь под дула ружей. Я никогда не видел подобного настроения толпы и не думал, что при таких условиях оно возможно, но в то же время я не находил в этом ничего странного…»,- пишет свидетель (журнал «Былое», н.1, 1917 год).
Сейчас точно сказать сколько было убитых и раненых не сможет никто. Называются цифры от нескольких сотен убитых и нескольких тысяч раненых. Называются и больше. Но дело даже не в этом. Дело в том, что иногда власть совершает такие ошибки, за которые платой становятся не только жизни тысяч людей, но и исковерканная судьба целой страны.
Через двенадцать лет после Кровавого воскресенья самодержавие пало.
Будем надеяться, что власть хорошо усвоила уроки 1905 года.
Виктор Резунков, для «Фонтанки.ру»