Молодые урбанисты спросили у практиков, проектирующих города, какие вопросы их волнуют. Оказалось, что практиков волнуют два вопроса: 1) Переселятся ли люди в города? 2) Нужны ли нам мегаполисы с населением 15–25 млн человек? Как выяснилось, в Петербурге никто специально подобными проблемами не занимается. Тогда «Город 812» расспросил об этом Данияра ЮСУПОВА, урбаниста, основателя группы u:lab.spb, преподавателя СПбГАСУ.
Теория
– Что говорит теория урбанистики – соберутся ли в итоге люди в большие города?
– Теория не едина по этому вопросу. Существуют три аспекта, которые тянут теорию в разные стороны.
Первый – так называемая теория поколений. Она говорит о том, что в каждом поколении под воздействием социально-экономических факторов возникают свои предпочтения.
Тенденция к бегству из города – типичный признак послевоенного поколения, стремление заиметь выгороженное пространство с максимально полным контролем того, что в нем может происходить. Это следствие недоверия к большим системам и предельная автономизация.
Через четыре поколения мы получаем людей, предпочитающих творческие возможности, которые дает плотность случайных неформальных контактов. Они возвращаются в города.
Потом обратное движение. И так далее.
– У нас эта теория применима?
– Впрямую она на нас не перекладывается. В российской экономике 80% ресурсов затрачивается на поддержание системы и только 20% собственно КПД.
Вторая теория. По ней города – это чудовищные потребители ресурсов, энергии, производители парникового эффекта. Эта теория привела к появлению концепции децентрализации, городской агрокультуры.
– Помидоры надо выращивать на балконах домов?
– Нет, в офисах. Где человек проводит свою жизнь? На работе, там он растит овощи, морковку, все, что производит кислород, и компенсирует утраченное в городах биоразнообразие.
Возникают концепции офисных хуторов, добровольных коммуналок по интересам, это все ведет к рассредоточенному расселению.
Третья теория говорит о том, что размер города как системы определяется его способностью с помощью развитых инфраструктур перемещать ресурсы. Предел во многих мегаполисах достигнут, часто города захлебываются.
– Размер города считается слишком большим, если невозможно вовремя попасть из точки А в точку Б?
– Дело не в этом, а в образе жизни. При индустриальном образе вам важно попасть из жилья к работе и обратно. При постиндустриальном образе жизни вам надо много мест посетить ежедневно и вы не успеете на все буквы алфавита.
В плотной городской среде возникает как масса случайных неформальных контактов для развития коммуникации, так и концентрируются опасности.
– Преступные сообщества?
– Например. Не нужно думать, что все будет замещено интернет-сервисами, любая успешная коммуникация в конечном итоге ведет к очной коммуникации.
Практика
– Когда в России–СССР возник сюжет собирания людей в города?
– При индустриализации 1920–1930-х годов. Массовая урбанизация произошла на исходе 1950-х годов, половина населения СССР жило в городах. Весь мир достиг такого показателя к 2005 году.
Причем о комфорте в СССР никто не думал.
– И в нашей деревне комфорта не было – разве сарай в деревне лучше самой скромной хрущевки в городе?
– Сарай представляет собой санитарную опасность и неконтролируемое системное обеспечение.
– А если простыми словами?
– Хрущевка устроена очень просто, ремонтируется пинком ноги, предоставляет минимальные блага, чтобы люди не боролись за улучшение качества жизни, а только за увеличение производительности труда.
– Итак, советское общество к концу 1950-х перебралось в города. А дальше что случилось?
– В 1960–1970-е годы города удвоились за счет предоставления дачных садовых участков, пять дней люди проводили в городе, два – на даче. Города стали параллельными сами себе. Есть индустриальный город, где все живут и работают, а есть сельскохозяйственная копия, распространенная по окрестностям. Это тот же город, это те же люди.
– Но все-таки 50% населения еще оставалось за пределами городов. С ними что хотели сделать?
– Всех не надо загонять в города, потому что есть еще понятие «территория». Если ты строишь сотни километров железных дорог, то через каждые 50 км должны быть населенные пункты. Чем там заняты люди – большой вопрос, особенно остро он встал на севере.
Тогда же возникла концепция вахтовых поселений.
– Вахтовые поселки – это довольно разумно.
– С точки зрения урбаниста это отвратительно. Балки-цистерны, где жили люди, это не среда обитания, там нет социальных сервисов, там нет городской среды. Вахтовые поселки разрушали природу, но не создавали среду обитания. Но это был единственный способ выдержать экономику процесса освоения территорий.
– Но это на севере и в Сибири. А что происходило в центральной России?
– Не скажу, что массово бежали в города до начала 1990-х. Это потом молодые люди стали достаточно мобильны, чтобы сорваться с родных мест и пропасть в городах навсегда.
– А кто оставался вне городов – какие у людей мотивы были?
– Малоразвитая мобильность, традиции, забота о родителях. Безразличие, чем заниматься: что капусту растить, что на завод ходить. Полунатуральное хозяйство останавливало от неясных перспектив в городах.
В конце 1980-х в деревни массово возвращаются дачники. Хотя и временно, они стали составлять до трети сельского населения.
– В 1990-е годы баланс – 50 процентов в городах, 50 вне их – сохранился.
– Демографическая ситуация такова, что народу становится меньше, провал этот длится лет 12, и все пропадают в городах.
Но баланс был выдержан. Потому что в южных районах страны население массово бросилось в станицы, посчитав, что его спасет выращивание картошки.
– Государство хоть как-то пыталось регулировать этот процесс?
– С 1990-х до середины 2000-х годов в стране не было градостроительной политики. За исключением районов нового освоения – месторождения, алмазы и т.д.
Все остальное – это территории, которые имели самую минимальную инфраструктурную поддержку.
В городах концентрировались экономическая активность и все людские амбиции – чтобы найти свое место в жизни, запустить проект. Все амбициозное население собралось в 15 городах. Остальные территории жили как придется. В результате значительно опустели малые города.
В середине 1990-х Москва становится глобальным городом, то есть точкой доступа глобальной экономики к ресурсам гигантской страны. Москва сконцентрировала на себе все функции управления всей территорией страны. От полезных ископаемых до жизни 170 млн потребителей.
А в середине 2000-х обнаружилось, что управлять территориями, где и находятся все ресурсы, все-таки лучше с помощью менеджмента на местах. Чтобы добывать калийную руду на Урале, надо контролировать добычу на месте.
Есть исключения: Норильск управляется из Москвы, а не из Красноярска, но принципиально Москва заинтересована, чтобы весь менеджмент среднего уровня делегировать в регион. Крупные региональные столицы должны стать центрами управления ресурсами.
– Как это сказалось на развитии городов?
– Государство думало не о городах, а о проектах, имело точечное видение размещения, например ЦБК или алюминиевого завода. Но выращивание компетенций, необходимых трудовых навыков могли обеспечить только крупные города. К тому моменту мелкие и средние города лишились потенциала. Получилось, что проект развития тянется к ресурсам, но не может далеко отойти от городов.
В этот момент начались проекты агломерации, они опирались на представление, что центр управления должен быть местным, а территория достаточна для управления человеческими ресурсами.
– В Москве сконцентрировалась почти вся так называемая креативная экономика. Она сыграла положительную роль?
– Это все импортированные штучки – модный образ жизни, экономика не по существу. Импорт крепился на желании отдельных бизнесменов размещать избыточные финансы, отсюда ночные клубы, медиа-холдинги, экономика интернет-сервисов и т.п.
– А что происходит сейчас?
– У государства превалирует проектный подход. Например, усиленно развиваем территорию опережающего развития Южно-Сахалинск. До этого были аналогичные попытки во Владивостоке и Калининграде.
А в целом, в представлении властей, люди должны переселиться в города, потому что экономики не хватает на всю территорию страны.
– В какие?
– Примерно в 100 самых больших. Прежде всего в города-миллионники, хотя Омск-миллионник сам надо спасать. Туда жителей в 1970-е годы накачали, не спросив, зачем, и сейчас им там нечем заняться. Есть такие города, как Пермь, которые пытаются имитировать миллионность, то есть завышать численность населения.
– Зачем им это надо?
– Чтобы торговать своим ресурсом с торговыми сетями, фактически продавать землю под торговые предприятия.
– Но если сеть пришла, то значит, она обеспечила население относительно дешевыми продуктами?
– Только экономики намного больше не стало. ИКЕА в Самаре так и не открыли. Ситуация принуждает людей делать осознанный выбор – либо переселяться в один из 15 мегаполисов, либо на территорию опережающего развития.
– Как должна выглядеть градостроительная политика?
– Нужна концепция самоуправления, представленность интересов населения, которому важно развитие на той земле, где оно живет.
– А если человеку наплевать на заливные луга? Почему вы думаете, что миллионам нужна земля в собственности?
– Многим не нужна, они хотят системной государственной поддержки. Есть концепция прекариата – рост числа людей в городах, которым ничего не надо, они желают минимизировать собственные усилия в обустройстве свой жизни. Им нужна пусть ржавая социальная поддержка, чтобы мирно и тихо просуществовать до конца своих дней. Люди скучиваются в города и мирно себя ведут.
Проблема прекариата, которая гонит людей в города, – это большая беда для экономики страны и для развития территорий.
– Чем плохи прекариальные города? Ну собрались там люди, которым ничего не надо, и бог с ними.
– Понадобятся рано или поздно нормальные человеческие ресурсы. В прекариальном окружении устанавливается прекариальная культура, и детям уже все равно, есть Интернет или нет, даже булка и стакан воды их уже не интересуют. За десятилетия неудачных экономических экспериментов мотивация в современном постсоветском человеке убита. И он бежит, ищет себе место в административном управлении – есть такие города на Севере, где в нем заняты 70% населения.
– Какой же выход?
– Повсеместное развитие массовых локальных экономик. Надо создать неоднородный социальный и культурный ландшафт, и тогда можно надеяться на развитие деятельности.
Я видел в Подмосковье кварталы, абсолютно одинаковые по экономическому цензу. Там живут люди одного возраста, одинакового достатка, с одним образом времяпровождения. Нет разнообразия, обеспечивающего жизнеспособность. Этот квартал будет проседать во времени как городской ландшафт раньше или позже.
В Голландии развивают территории так, чтобы в каждой было по меньшей мере три разных типа жилья, ориентированных на разный уровень доходов. Это создает социальное и культурное перемешивание, формирует представление о соседстве, когда быть миллионером не зазорно, но и миллионеру не зазорно кататься в мятом костюме на велосипеде.
– А программа развития малых городов – она же у нас есть.
– Экономики не хватит на них на всех, хотя полностью они не вымрут, убить населенное место – довольно трудная задача. Представьте: население требует системной поддержки в виде социальных обязательств государства хотя бы на самом минимальном уровне. Так живут деревни с одними пенсионерами. Люди отказываются переезжать. Но через 3–4 поколения такие города могут умереть.
Город-область
– А вот проблема Петербурга и Ленинградской области. Все их население скоро сконцентрируется в петербургской агломерации в радиусе 50 км от Петропавловской крепости.
– Мне видится не слишком радостная картина для Петербурга. Сначала область паразитировала на городских инфраструктурах, потом забирала у города рабочие руки. Теперь забирает и жителей.
– Принято считать, что люди ездят работать из области в город.
– Это не так. 3–5 лет экономика города падает, а на приграничных областных территориях растет. Для полицентрической модели это неплохо, но город теряет жителей.
– Но сейчас все чаще говорят об агломерации как о едином целом.
– Конечно, в интересах области – рассматривать единое целое. Чтобы рабочие руки могли спокойно перемещаться в область.
– То есть вы хотите сказать, что идет перекачивание трудовых ресурсов?
– Да. Ленобласть более активна на этом фронте.
– А за пределами агломерации что будет в области?
– Точечное развитие – Тихвин, Усть-Луга…
– Деревни исчезнут?
– Нет, они будут подпитываться дачным потенциалом, хотя бы в сезонном режиме. Все точки на карте останутся.
– Надолго ли?
– В перспективе четырех поколений останутся. Исключение могут составить только монопоселки, где был завод и закрылся.
Вадим Шувалов